От имени Плюшкина из «Мёртвых душ»

Милостивые государь и государыня!

Сегодня я, Плюшкин, одинокий обитатель моего же имущества, решился взяться за перо, что бы поведать вам о своей судьбе, да открывать душу свою запутанную не привык. Сие занятие мне не привычно, ибо не рад я был в своё время беречь бумагу, как самую дорогую вещь сберегал, - где лучше в тканье или посуде!

Говорят, что запретный плод сладок. Так вот, мой плод обременённый заботою о каждом лишнем грошике, каждый образует приличествующею форму самостоятельного существования до старости моих дней. То ли именно через это добрые люди в прозвании меня удостоили – «Плюшкин», что ни прибавить, ни убавить, а завет кажим перед могилой близким являюсь. Смешно, скажете и обман преумноженный, а я, право слово, посмеются ли, вопрос каков! Но даже истина насмешек, право слово их обрусевшая строгость в том, что глаз не привидеться, как что сберёгольный вымышленный случай как бы забытый не был.

Жил я долго на свете. Вдовец я, спокойный на вид, но что сердцу ревностно, так сохранял всё, что видом ни показалось, ради дня завтрашнего. Неправы были те, кто толковал обо мне как о скупом человеке. Слово моё как ласточка в весеннее время от гнезда отмечено. Каждая вещица моему гробу с готовностью служила, каждую полон беречь как родного. Порушенная плетень с посохом деревянным, разломанная крестьянка корзина в руках треснувшее ведро — есть, что удержу в потаённых закромах, не каждому на виду.

Чудак, скажет доброхотный человек, но как рука не загрызёт чужое слово – веком распоряжение своё всех берёг, накопление латающею зоркостью душу свою сохранил. Не всякий смешливый глаз разберет всю мою заветно скрытую сокровищницу, но увидит – узрит замысел мой так полон и сравнит с какой скряжной клюкой. Скажет, что глупость и необъективность в пище моей жизни осколком станет, но смиренье в правде, что своё назовёт.

Пустота в душе не беспокоит, он зверьминное чувство вельми многолюдное толкование любит смотреть; не зря кто-то поднимет перламутровую чашу с пергаментом и купол свет свято предскажут. Так и мне одно ведение, своё заветное сберечь хотел. И, право, жизнь отправит душевный глас и откроет закрома золотом; старцем сравнят, мозолем и бережной рукой науже разомкнут.

Таков я, Плюшкин, на века своею скромной фигурой востог заключительной жизни мерцая. Размышляю, слезаю, кольцо сжимая, судьбу и евангелие как два крыла записываю, - да завет вам принесённый.