Сочинение Чистый понедельник Бунина

Чистый понедельник

На Страстном бульваре, в одном из многочисленных домиков, строившихся в Москве в начале прошлого века, я встретил свою сказочную юность, своё чувство счастья полного, безмятежного и незабвенного. Здесь, в лихорадочной и прекрасной Москве, я в первое утро своего возвращения приехал по делам, вошел в этот дом, в эту прихожую, в эту комнату — и встретил ниспосланное мне уготование.

Это было в период поста. Была та исходная зима, при тусклом свете которой, как в удушье, мечутся и томятся самые бестелесные тени. Её отец давно умер, мать жила в Петербурге, оставив ей о своего мужа память и храмину на этом тихом бульваре. Жила она у теток, сама не молодая, и комната её зимою всегда была полутемна. Я видел её при угасших лучах зимнего дня, как видятся иногда иконы, наполовину освещенные синим светом лампадными огоньками, наполовину провалившиеся в темноту,улетевшую куда-то как сон невозвратный.

Мы ели в её комнате фрукты, пили чай. Иногда езжали вечером в Большой театр. Мир, в котором я жил, обладал всеми свойствами мира сказочного — отчасти благодаря её загадочной красоте, отчасти по причине моего состояния духа.

Но вот неожиданно долгое время я не видел её, — я не получил ни единого привета от неё, ни одного слова хотя бы через её теток. И вдруг, накануне "чистого понедельника", который она всегда встречала с особенным благоговением, я получил от неё записку. "Сделай так, чтобы точно что-то пришло в нашу жизнь, что-то вроде нового света или новой тени", — писал ей все это время я, и вот она отвечала мне в этот вечер: "Завтра всей душой жду тебя, в час дня в Кремль, в Набережную палату, пройдём и поговорим".

Я явился в Кремль, стоял у Набережной палаты и пожарным взглядом смотрел вокруг — не вижу ли её. Уже стемнело, рассыпались звезды, и вдруг я подошёл к куполу Архангела. Вдруг я услышал её мягкий, грустный голос: "Я здесь. Пойдём сюда, хочешь? Это мне нужно". Мы вошли, прошли по коридорам в темноте, я не помню, что говорила мне на ходу, так я был полон строк и мыслей не своих, а её, шедших сплошным потоком. Но они рвались от мысли к мысли, от слова к слову, и ничто не могло овладеть мною крепче, жить острее, чем воспевавшееся ею извечное: хочу понимания, глубокого, откровенного.

"Я ни скучаю по жизни Петербурга, ни по его дивану и темноте, — все это для меня — прошло. Мне нужно что-то другое: дух и свет, их сияние, живой слово, мечта, чтобы никто, ни одна вещь, не оставались бы у меня за гробом привычки. Вот почему ты теперь видишь меня в этот вечер не в прежнем настроении, не в прежнем месте. Всё наконец должно хотя бы поверить", — так говорила и дышала, и я слушал её, не дыша, вдыхая этот живительный и почти святой воздух.

она прихватила мензабли, четы осведомленных рыцарей — к себе в покои. Мы обо всем молчали в первый раз в этой долгой тишине, так любит помнить о чистом своём прошлом, любовалась им и счастья не сводила глаз. Улыбаясь от часов сих обручающих её душу, расслышали ту самую музыку, о которой пела ей святая предвестница тихих побед.

А когда я открыл глаза, её выгиб сплошь погрузился в клубы серебра, свет её глаз осыпал меня ветвями весенних сада,оцветший снег так сверкал на её щеках и непокрытых косах.