Из произведения «Детство» Льва Николаевича Толстого

Папа был в парике и в какой-то куртке незнакомого мне цвета. Я подбежал к нему, обнял его ноги и заплакал. Он поднял меня на руки, поцеловал и начал ласково выговаривать мне насчет попадья.

— Дуняша! Давай скорей в кабинет мой кофей и Жанну,— сказал он, не выпуская меня из рук.

Когда я вошел в кабинет, папа посадил меня на диван, сам сел напротив, закинув ногу на ногу, и долго смотрел на меня в молчаливом раздумье. Этот молчаливый взгляд был такой, что если бы кто другой посмотрел на меня так, я бы заплакал от стыда и страха, но у папы были добрые, ласковые глаза, и я не боялся его немилости; я знал, он никогда не может сердиться всерьез, и, несмотря на весь взгляд, мне хотелось только еще крепче прижаться к нему и никогда не отпускаться.

— Слушай, Николинька,— сказал он, подавая мне руку,— ты ведь теперь взрослый человек; значит, и вести себя ты должен как взрослый. Ты понимаешь это?

Я закивал головой.

— Это значит, что ты должен быть не только послушным и честным, но и уметь сам себя контролировать, уметь разбирать, что хорошо, а что плохо. Ты понимаешь?

Я снова закивал, чувствуя, как его теплые, отеческие слова заполняют мое сердце ровной, покойной радостью.

Папа поднялся, подошел к окну и, глядя на двор, продолжал:

— Мир не всегда будет таким ласковым к тебе, сынок, как твой отец. В нем много жестокости, несправедливости. Но всегда помни: в любом испытании ты можешь найти силу в себе самом, в своем сердце, если оно чисто и искренно.

Он обернулся ко мне и его лицо озарилось мягкой улыбкой.

— И еще, Николинька, никогда не забывай о добре, которым ты можешь поделиться с другими. Это самое дорогое, что у тебя есть.

Я подошел к нему, обнял его за талию и, уткнувшись лицом в его теплую руку, почувствовал, как мое сердце наполняется еще большей любовью и решимостью. Эти слова были для меня чем-то больше, чем наставлением. Это была путеводная звезда, которая будет освещать мой путь в течение всей моей жизни.